Несколько цитат из разных произведений
Харуки Мураками
Самое важное – не то большое, до чего додумались другие, но то маленькое, к чему пришел ты сам.
ПОНИМАНИЕ – ВСЕГО ЛИШЬ СУММА НЕПОНИМАНИЙ.
В этой мысли - суть моего скромного способа познания мира.
Ведь в нашем мире «знаю» и «не знаю» на самом деле напоминают сиамских близнецов – так же фатально неразлучны и хаотично перемешаны между собой.
Смешение… Смешение…
И вообще, разве кто-то способен точно провести границу между морем и тем, что в нем отражается? Или сказать, чем падающий дождь отличается от печали и одиночества?
Так-то вот. И посему я героически отказываюсь копаться в том, что такое «знаю» и «не знаю». Это моя отправная точка. (Если задуматься, такая стартовая позиция – просто жуть, хуже не бывает. Но куда ж деться, человеку нужно от чего-то отталкиваться, чтобы двигаться дальше. Вот потому и пришло ко мне понимание того, что все неразрывно связано между собой: тема и стиль, субъект и объект, причина и следствие, я и суставы моей руки. Все, что могло просыпаться, высыпалось на кухонный пол и смешалось в одну кучу – соль, перец, мука, крахмал, если можно так выразится.
Кто сказал, что все, чем мы довольствуемся в этом мире, должно быть исключительно красивым и безупречным?
Я понимаю, что моим правилом – правилом Человека пишущего и пытающегося осмыслить окружающий мир – было лепить фразы из того, что я в действительности знала (или о чем имела представление), но делать это так, как если бы в данную минуту я ничего об этом не знала. Как только я скажу себе: «А вот это я точно знаю! Гробить силы и время на то, чтобы писать об этом? Ну уж нет!» все, моему писательству конец. Все-таки я не могу двигаться «вообще куда угодно». Скажу конкретнее. К примеру, думаешь о ком-то: «Вот этого человека я знаю хорошо! Нечего тут копаться в деталях, все отлично!» - и пребываешь в полном душевном равновесии. Если я или вы будем так поступить, скорее всего, нас жестоко предадут. Во всем, в чем, как нам кажется, мы довольно здорово разбираемся, спрятано еще ровно столько же, в чем мы абсолютно не разбираемся.
В любой ситуации нужно просто вслушиваться в то, что тебя окружает – непредвзято, искренне, а еще – держать душу и мысли нараспашку.
Идеальный способ проводить летний отпуск. Жара, одиночество, свобода. Никому не мешаешь, и никто не мешает тебе.
«Fiction = transmission» - Художественный вымысел = передача (англ.). Речь идет об одной из теорий нарратологии – дисциплины, изучающей повествовательные тексты, природу, формы и функционирование повествования, общие черты, присущие возможным типам нарративов, критерии, позволяющие различать их между собой, а также систему правил, в соответствии с которыми они создаются и развиваются. Нарратив – главная форма, посредством которой вымысел живет в культуре. С помощью повествования люди придают опыту форму и смысл, упорядочивают его, выделяя начало, середину, конец и центральную тему. Человеческая способность рассказывать истории – главный способ, каким людям удается упорядочить.
Понятия «знаю» («полагаю») и «не знаю» существуют внутри нас вместе, обреченные делить одну жилплощадь на двоих. Но многие люди живут, разделив их между собой ширмой, - для удобства. Да ведь так оно и приятно и комфортно! А я с легким сердцем выкидываю эту ширму куда подальше. Для меня просто немыслимо поступить иначе: что-что, а все эти перегородки я просто не выношу! Такой вот я человек!
Если позволите еще раз воспользоваться примером сиамских близнецов, замечу: вовсе не обязательно, чтобы они всегда пребывали в полном согласии друг с другом. Или всегда страстно желали понять друг друга. Чаще всего ситуация выглядит как раз с точность до наоборот. Правая рука не ведает, что собирается сделать левая, левая, не ведает, что хочет сделать правая. Да и мы сами существуем точно так же – доходим до полной разрухи в голове, теряемся в пространстве, и в итоге… бабах! С грохотом врезаемся во что-то.
Если человек стремится заставить мирно сосуществовать на одной территории свои «знаю» («полагаю») и «не знаю», ему понадобятся изощренные контрмеры. Этими ответными мерами являются размышления. Иными словами - то, за что можно крепко зацепиться. Иначе, почти наверняка, мы будем двигаться безнадежным и порочным курсом «на столкновение с предметами».
Сумирэ на самом деле не знала, что такое «творческий тупик», и могла писать сколько угодно. Страдания типа «не могу написать ни строчки» были ей неведомы. Все, что сидело в голове, - одно за другим – Сумирэ легко обращала в предложения. Ее проблема заключалась в другом. Она писала чересчур много. Казалось бы: если написал слишком много, просто выкинь лишнее, и дело с концом. Но для Сумирэ проблема так просто не решалась, поскольку сам автор не мог оценить, что нужно, а что нет, с точки зрения целого произведения. Когда утром она прочитывала напечатанное накануне, ей казалось, что либо из текста невозможно выбросить ни единой фразы, либо лучше вообще все уничтожить. Иногда в приступе отчаяния она рвала в клочья и выкидывала целую рукопись. Если бы дело было зимой, а в квартире Сумирэ горел камин, все это очень бы напоминало «Богему». Да и в комнате стало бы теплее.
Тексты Сумирэ страдали определенными изъянами, но в них чувствовалась удивительная свежесть и читалось стремление автора прямо и до конца откровенно говорить о том важном, что было на душе. В любом случае, Сумирэ не пыталась копировать чей-либо стиль или же ловко придавать своим вещам некую нужную форму. Мне это очень нравилось. Нельзя было лишать ее тексты энергии прямодушия и открытости ради аккуратной, удобоваримой литературной формы. В любом случае особо волноваться за Сумирэ не стоило, ведь у нее впереди еще было столько времени, чтобы, шагая по дороге жизни, заглянуть во все места, куда заблагорассудится. Как гласит пословица, «хорошо растет то, что растет медленно».
Знаешь, в моей голове столько всего, о чем я могла бы написать. Не голова – амбар какой-то! – говорила Сумирэ. – Разные образы, сцены, обрывки слов, облики людей – временами я вижу их как наяву: все залито ярким светом, все движется. Я слышу, как они кричат мне: «Пиши!». И предвкушаю начало замечательного рассказа. Мне кажется, я могу переместиться в какое-то новое место. Но как только приземляюсь за письменный стол и начинаю писать, тут же понимаю: что-то очень важное безвозвратно пропало. Нет никаких кристаллов – одна мелкая галька. И я никуда не улетаю.
Откажешься от себя, тогда ты – это ты.
Ждать, пока течение возобновится – дело тяжелое. Но раз надо ждать – значит, надо. А пока делай вид, что ты умер.
Но с другой стороны, если бы мы круглый год говорили – причем, только правду и ничего кроме правды, - то как знать, может, правда и потеряла бы свою ценность…
- Да это так… но я чувствую… что-то пытается пробиться ко мне. Стоит только заснуть – и там, во сне, кто-то зовет меня, плачет из-за меня, кажется, еще немного – и я к чему-то подключусь. Очень хорошо это чувствую. Понимаешь… Я действительно хочу попробовать переиграть все сначала. Но мне нужна помощь.
- Ты многое уже потерял. Много большого и важного. Никто в этом не виноват. Дело не в том, кто виноват, а в том, чем ты затыкал свои дыры. Всякий раз, когда ты что-то терял, в тебе открывалась очередная дыра. И каждую такую дыру ты затыкал чем-то взамен утерянного. Будто метку ставил на память… А как раз этого делать было нельзя. Ты заполнял эти дыры тем, что должен был оставлять внутри. И раз за разом просто стирал себя самого… Зачем? Что тебя заставляло?...
С другой стороны, есть люди, которых моя внутренняя нормальность притягивает. Таких людей очень мало, но они существуют. Каждый такой человек и я – точно две планеты, что плывут в мрачном космосе навстречу друг другу, влекомые какой-то очень природной силой, сближаются – так же естественно разлетаются, каждый по своей орбите. Эти люди приходят ко мне, вступают со мной в отношения – лишь для того, чтобы в один прекрасный день исчезнуть из моей жизни навсегда. Они становятся моими лучшими друзьями, любовницами, а то и женами. Некоторые даже умудряются стать моими антиподами… Но как бы ни складывалось, приходит день - и они покидают меня. Кто разочаровавшись, кто отчаявшись, кто ни слова не говоря (точно кран без воды – хоть сверни, не нацедишь ни капли), все они исчезают.
В моем доме – две двери. Одна вход, другая выход. По-другому никак. Во вход не выйти; с выхода не зайти. Так уж устроено. Люди ко мне входят через вход – и уходят через выход. Существует много способов зайти, как и много способов выйти. Но уходят все. Кто-то ушел, чтобы попробовать что-то новое. Кто-то – чтобы не тратить время. Кто-то умер. Не остался – никто. В квартире моей – ни души. Лишь я один. И оставшись один, я теперь всегда буду осознавать их отсутствие. Тех, что ушли. Их шутки, их излюбленные словечки, произнесенные здесь, песенки, что они мурлыкали себе под нос, - все это осело по всей квартире странной прозрачной пылью, которую зачем-то различают мои глаза.
Иногда мне кажется – а может, как раз ОНИ-то и видели, какой я на самом деле? Видели – и потому приходили ко мне, и потому же исчезали. Словно убедились в моей внутренней нормальности, удостоверились в искренности (другого слова не подберу) моих попыток оставаться нормальным – и дальше… И со своей стороны пытались что-то сказать мне, раскрыть передо мною душу… Почти всегда это были добрые, хорошие люди. Только мне предложить им было нечего. А если и было что – им все равно не хватало. Я-то всегда старался отдать им от себя, сколько умел. Все, что мог, перепробовал. Даже ожидал чего-то взамен… Только ничего хорошего не получалось. И они уходили.
Конечно, было нелегко.
Но что еще тяжелее – каждый из них покидал этот дом еще более одиноким, чем пришел Будто, чтобы уйти отсюда, нужно утратить что-то в душе. Вырезать, стереть начисто какую-то часть себя… Я знал эти правила. Странно – всякий раз, когда они уходили, казалось, будто они-то стерли в себе гораздо больше, чем я…
Почему все так? Почему я всегда остаюсь один? Почему всю жизнь в руках у меня остаются только обрывки чужих теней? Почему, черт возьми?! Не знаю… Нехватка данных. И как всегда – ответ невозможен.
Ведь я всегда ко всему привыкаю…
От такой мысли мне вдруг стало тошно. Будто, черная желчь, разлившись внутри, подступила к самому горлу. Я встал перед зеркалом и посмотрел на себя. Так вот ты какой – Я, Который На Самом Деле… Вот и свиделись. Много же ты стер в себе… Гораздо, гораздо больше, чем казалось…
И после того, как он на нее взобрался, остается только спускаться вниз. Ужасно, но с этим уже ничего не поделаешь. Никто ведь заранее не знает, где будет его вершина. «Еще покарабкаемся, думает человек, - пока есть куда». А гора вдруг кончается, и не за что больше цепляться. Когда стакое случится – неизвестно. Кто-то достигает своей вершины в двенадцать лет. И всю дорогу потом живет непримечательно, серой жизнью. Кто-то карабкается все выше и выше до самой смерти. Кто-то умирает на вершине. Многие поэты и композиторы жили свои жизни яростно, как ураган, подбирались к вершине слишком стремительно – и умирали, не достигнув и тридцати. А Пабло Пикассо даже после восьмидесяти продолжал писать шедевры.
Как насчет меня самого?
Вершина, задумался я. Ничего в моей жизни до сих пор не случалось, это уж точно. Оглядываясь назад, я даже не стал бы называть это так громко – «жизнь». Какие-то подъемы, какие-то спуски. Взбирался, опять и опять. И все! Почти ничего не сделал. Ничего нового не произвел. Кого-то любил, кем-то был любим. Только не осталось ничего. Горизонтальное положение… плоский пейзаж. Компьютерная игра… Несусь куда-то, точно Пэкмэн в своей виртуальной Галактике: сжираю черточку за черточкой проклятого пунктира - и потому выживаю. Зачем-то. И однажды непременно умру.
- Может быть, ты уже никогда не станешь счастливым, - сказал Человек-Овца. – И поэтому тебе остается лишь танцевать. Но танцевать так здорово, чтобы все на тебя смотрели…
Впрочем, как раз это я понимал.
В любом случае я должен ждать. Так было всегда. Когда запутаешься, как рыба в сетях, главное – не делать резких движений. Замри на какое-то время – и что-нибудь произойдет. Обязательно начнет происходить. Вглядись в мутный полумрак пристальней – и жди, пока там что-нибудь не зашевелится. Знаю по собственному опыту. Что-нибудь обязательно начнет шевелиться. Если тебе это нужно – оно обязательно зашевелится.
Ладно, сказал я себе. Подождем.
Или это реальность моя больна и болезнь прогрессирует?
Не понимаю.
Слишком много непонятного.
Но независимо от того, кто болеет и прогрессирует, - я должен упорядочить дикий хаос, в который меня занесло. И сколько бы ни накопилось в душе грусти, злости, или отчаяния, - прокомпостировать, наконец, билет до конечной станции этого безумного путешествия. Такова моя роль. Слишком многие вещи и события мне намекают на это. Слишком со многими людьми я пересекся, чтобы оказаться в этой ситуации случайно.
Итак, сказал я себе. Верни шагам былую упругость. И танцуй дальше. Так здорово, чтобы всем было интересно смотреть. Шаг в танце – вот твоя единственная реальность. Отточи ее до совершенства, и все. Рассуждать тут не о чем. Эта реальность на тысячу процентов выгравирована у тебя в мозгу. Танцуй. И как можно лучше.
Сейчас у меня почти ничего не осталось из того, что называется «сердцем». Порой я даже не могу вспомнить его тепло, но я еще не разучилась плакать. Я совсем одна-одинешенька в этом самом унылом и холодном месте мира. Когда я плачу, ледяной человек целует меня. Тогда мои слезы превращаются в льдинки. Он берет эти ставшие льдинками слезы и кладет себе на язык.
- Знаешь, я люблю тебя. – И это не ложь, я это точно знаю. Ледяной человек любит меня. Вдруг откуда ни возьмись налетает ветер и уносит белое дыхание его в прошлое… в прошлое… Я плачу. Лью свои льдинки-слезинки. В ледяном доме на далеком и холодном Южном полюсе.
Все, что от меня зависит, стараюсь выполнять в наилучшем виде. Честно стараюсь, изо всех сил. Только это не помогает. Лишь чувствую, как день за днем все больше отвердевает тело. Откуда-то изнутри, из самого сердца. Грозя постепенно одеревенеть целиком. И холодею от ужаса…
До каких пор?
(об обучении музыке)
Даже само время текло неравномерно – под стать моим шагам. Все двигались вперед, и только я и мое время ползали по кругу в этой жиже. Менялся мир вокруг меня. Люди призывали к переменам. И перемены, казалось, уже поджидали за углом. Но все эти события – не более, чем бессмысленный и нереальный фон. И я провожу день за днем, почти не поднимая лица. В моих глазах отражается лишь бескрайняя трясина. Ставлю вперед правую, поднимаю левую, ставлю ее и опять поднимаю правую. Я не могу определить, где нахожусь сейчас, не могу проверить, туда ли я вообще иду. Просто нужно куда-нибудь - и я иду. Шаг за шагом.
В конце концов, кто знает, что на самом деле есть хорошо? Поэтому никого не стесняйся. Почувствуешь, что можешь стать счастливым – лови свой шанс и становись им. Говорю по своему опыту, такой шанс бывает в жизни лишь два-три раза. Упустишь – будешь жалеть до конца своих дней.
На самом деле, страшнее всего толпа, которая за чистую монету принимает ложь таких людей. Ничего не предлагает, ничего не понимает, лишь повинуется стадному инстинкту и пляшет под дудочку чужих мнений, красиво звучащих и удобоваримых . Они не задумываются ни на йоту о том, что могут в чем-то ошибаться; даже не догадываются, насколько бессмысленно и безвозвратно вредят другим людям. И за свои поступки они не собираются отвечать. Страшнее всего – такие люди. Мне снится толпа. Вокруг – сплошное молчание. И у тех, кого я вижу во сне, лиц нет. Лишь наполняет все вокруг своей холодной водой. И все вокруг растворяется в нем. Но как бы я ни кричал, растворяясь в молчании, никто меня не слышит.
СМЕРТЬ – НЕ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ ЖИЗНИ, А ЕЕ ЧАСТЬ. На словах звучит это просто, но тогда я чувствовал это не на словах, а упругим комком внутри своего тела.
До тех пор я воспринимал смерть, как существо, полностью отдаленное от жизни. Иными словами: «Смерть рано или поздно приберет нас к рукам. Однако до того дня, когда смерть приберет нас к рукам, она этого сделать не может. И такая мысль казалась мне предельно точной теорией. Жизнь – на этой стороне, смерть – на той. Я нахожусь по эту сторону, и там меня нет.
Однако после смерти Кидзуки я уже не мог воспринимать смерть и жизнь также. Смерть – не полярная субстанция . Смерть изначально существует во мне. И как ни пытайся, устраниться от нее невозможно.
Я сам не знаю, почему. Но смерть постоянно меня преследует. И при любой возможности показывается из какой-нибудь щели.
- Может, это и есть твой ключ? Может, как раз через смерть ты и связан с миром?
Все когда-нибудь исчезает. Уходит в ничто без единого звука. Ветер заносит любые знаки, которые мы пытаемся нарисовать на песке. И никто не в силах его остановить.
- В реальность. Это отняло уйму времени, но в итоге я вернулся в реальность. Столько странного случилось за это время. Столько людей умерло. Столько всего потеряно. Столько хаоса было вокруг – а я так и не смог навести в нем порядок. Наверное, хаос так и останется хаосом навсегда… Но я чувствую: теперь, после всего – я вернулся. И это – моя реальность. Я дико устал, пока делал этот круг. Но худо-бедно продолжал танцевать, стараясь не путать в танце шаги. И только поэтому смог вернуться сюда.
… - Утро…
РЕКЛАМА |
